Петербург: тридцать лет спустя

Предисловие

Раз в пять лет – именно с такой периодичностью я появляюсь в Петербурге. Раз в пять лет я собираю друзей с целью заново пересчитаться, помянуть тех, кто не снами – в прямом смысле, и вспомнить тех, кто не с нами – в переносном. Раз в пять лет я задаю тем, кто рад меня видеть, одни и те же вопросы:

  • Что вы помните о человеке, который сидит перед вами?
  • Кто повлиял на вашу жизнь тогда, в школьные годы? И, главное, почему?

Раз в пять лет я получаю разные ответы – возраст делает своё дело. И этот приезд не был исключением.

А ещё каждые пять лет в Россию приезжает другой Игорь. Вырвавшийся из тисков армейского безумия 24-летний студент в 1997-м, готовый идти километры пешком, чтобы не заплатить лишний доллар, всегда готовый к вызову и страстно желающий быть услышанным совсем не похож на сорокасемилетнего ветерана из номера «люкс», давно переставшего смотреть на окружающих через призму «успешности» и то и дело задающего непростые вопросы…

План посещения

Иммерсивные представления

Если в прошлый визит «квесты в реальности» были одним из лейтмотивов развлекательной части программы, то на этот раз к ним добавилось модное ныне слово «иммерсивный», что, применимо к квесту, предполагает участие актеров и делает его еще более реалистичным. Бегство от Джека-Потрошителя в Иммерсивном Театре на ул. Миллионной – хороший тому пример.

Иммерсивное представление «Вернувшиеся» по пьесе «The Ghosts» Хенрика Ибсена, будучи хитом сезона, тем не менее, оставило странные ощущения чего-то незаконченного. Двухчасовой спектакль, где актёры играют, мигрируя из комнаты в комнату среди толпы зрителей, несомненно смотрится необычно, но работа актёров и режиссура – явно требуют доработки.

Рестораны

Рестораны продолжают поражать обилием блюд и качеством обслуживания. Меню – размером с «Капитал» Маркса, интерьер, продуманный до мелочей, и официанты, как будто сошедшие с подиума – всё это скорее норма, нежели исключение в среднем ценовом диапазоне.

Вид на Исаакиевский Собор из ресторана “Мансарда”

Город

В этот раз не ставил цели посетить как можно больше достопримечательностей. Посещал только то, что по опыту знал – останется в памяти: поднялся на Исаакий, трижды был в Петропавловской Крепости. Ни Эрмитажа, ни Русского Музея: за последние пятнадцать лет, побывав там три раза, затрудняюсь вспомнить хоть что либо, за исключением картин Ван Дейка и Ван Айка. Так что в этот раз – только Музей Политической Истории, Музей Истории Религии и т.п. Всё – выше всяких похвал: очередей почти никаких, терминалы самообслуживания кругом, принимают к оплате все, что умещается в карман, досматривают оперативно, никто не хамит, даже бабушки в гардеробе.

Внеплановые мероприятия

С 2010-го года останавливаюсь в гостинице «Советской», от которой больше километра до любой станции метро. Тогда – зачем, спросите вы? Отвечу: затем, чтобы дважды в день неизменно идти по тому маршруту, которым я шел 30 лет назад, когда, повернувшись спиной к Фонтанке, я отправился по Лермонтовскому проспекту в направлении своего дома на ул. Декабристов в последний раз, чтобы в том же костюме улететь в никуда, и в этом мне тогда виделось величайшее благо…

И вот, тридцать лет спустя, я смотрю в окна 4-го этажа и вижу там свет. Зайти?!  

Звоню в домофон. Нет ответа. Звоню в соседнюю квартиру, прошу открыть, ни на что не надеясь, и вот – удача – открывают входную дверь…

Захожу… Ловлю себя на мысли, что сразу зайти не могу – сначала надо оглядеться и удостовериться, что в подъезде никого нет, держа входную дверь приоткрытой и медленно толкая внутреннюю дверь – так всегда делал маленький Игорь, боясь больших пьяных дядей, справляющих нужду в нашем подъезде.

По лестнице вверх иду, не держась за перила: так строго-настрого наставляла бабушка, ведь в тёмной парадной на перилах может быть всё, что угодно; бабушка говорила – бандиты там бритвы вставляют, специально, чтобы дети руки порезали, а маленький Игорь всегда слушался бабушку.

Мимо квартиры на 3-м этаже иду, ускоряя шаг, ведь там живёт Жанна-наркоманка, а бабушка говорила, что наркоманы детей похищают.

Подхожу к четвертому этажу и сразу звоню в дверь, ведь на чердаке, что на 5-м, могут быть бомжи, от которых ожидать можно чего угодно, поэтому звонить надо сразу, чтобы, в случае чего, из взрослых кто-то успел выйти.

Захожу в квартиру… В глаза бросается советский электрический счетчик, бесперебойно работающий с тех пор, как я себя помню. Длинный коридор коммуналки, который надо пройти как можно быстрее, почти бегом, ведь во второй комнате живет мрачная старушка, недавно выписанная из психдиспансера, и одно её появление, сопровождаемое извечным «мальчишечка пришёл, хе-хе-хе…» наводило какой-то неописуемый ужас.

И вот я на пороге той самой комнаты, где стояли встык – моя детская кровать и родительский диван, где каждый скрип передавался без помех, где каждый чих будил всех и сразу, и где я знал, какие половицы скрипят, а какие – нет, ибо только по тем половицам, что не скрипели, можно было уйти ночью из комнаты и спрятаться в туалете, чтобы там покашлять, не разбудив родителей.

И вот теперь, подходя к окну, открывающему вид на желтую, глухую стену дома напротив, какое-то сдавленное чувство безысходности на мгновение накрывает, как-будто маленький Игорь, опять подхвативший грипп, смотрит в покрытое инеем окно и понимает, что впереди нескончаемая череда горчичников, банок и лекарств, пропущенная школа, уроки, которые придется наверстывать, а тело ломит от вируса, тоски и злости на самого себя: ведь грипп – он от того, что на морозе бегал, – так всегда говорили взрослые.

Послесловие

Я совсем не помню названий улиц, даже тех, что не менялись с советских времён. Но каким-то магическим образом я помню некоторые маршруты и могу следовать им без карт, GPS-ов и подсказок. Я помню, как дойти от улицы Декабристов до Исаакиевского Собора, а оттуда до Невского Проспекта. И почти каждый день я так и иду.

И еще я останавливаюсь у школы по дороге к площади Труда. Зачем?

  • Я хочу вернуться туда сегодняшним.

Я хочу вернуться назад и сказать:

  • Да, я тоже хочу с вами в поход!

Я хочу вернуться назад и не делать вид, что мне не интересен футбол. Я хочу снять пальто, несмотря на мороз, не боясь простуды, и крикнуть:

  • Да, я тоже люблю футбол!

А еще я иду от школы до дома на улице Декабристов и по дороге всегда захожу в Писаревский садик. Восемь лет мы заходили в этот крошечный сквер по дороге домой – с Сережей, Вовой и Валерой. По дороге в сквер мы заходили в булочную и за четыре копейки покупали четвертушку ржаного хлеба, которую тут же делили на четверых. А если не хватало денег, мы стреляли у сердобольных тётенек «двушку – позвонить».

Помнится, в 1986-м паводок был такой, что сквер превратился в пруд. На пруду том валялось несколько досок, из которых мы тут же соорудили плот и отправились на нём в плавание, «играть в Робинзона Крузо»…

И вот через тридцать лет я спрашиваю: «что вы помните о человеке, который сидит перед вами?»

«Уважали тебя все за то, что не зазнавался никогда и всегда за одно с нами отрывался» – говорит человек, который никогда не бросался словами. «Правда?» – спрашиваю недоверчиво. «Точно» – говорит – «Святая правда. А что, не веришь?». Почему же, верю, теперь – верю. Вот бы вернуться назад и тогда – поверить.

«Как же, – отличник, сидишь такой, и у тебя все хорошо» – уверяет статная дама. «Неужели? Прямо все хорошо?» – удивляюсь. «Ну да, разве не так?» ­– спрашивает. Так, наверное. Вот бы вернуться назад и – осознать.

«Нравился ты мне очень.» – мгновенно отвечает совсем не выглядящая на свой возраст, всегда отличавшаяся олимпийским спокойствием женщина в белом, как будто ждавшая этого вопроса. «Да?…» — ошарашенно переспрашиваю я, лихорадочно перебирая в памяти всё, что связано с этим человеком – «Как же я не замечал?» «Ты много чего не замечал.» – быстро находится женщина в белом. Да, наверное, она права.

Вот бы вернуться назад сегодняшним, вернуться и начать – замечать.

Конец.